В XVIII веке Франция являла собою одну из сильнейших держав мира с очень хорошо развитой наукой, однако же переживающую все более углубляющийся социальный кризис. Как и само общество, медицина, в том числе и психиатрия, представляла в разных своих проявлениях зрелище весьма неоднозначное и контрастное.
С одной стороны, в стране существовали небольшие частные клиники для душевнобольных, а также монастырские госпитали. Эти заведения предлагали пациентам если не действенное лечение, то хотя бы очень неплохие условия содержания. Однако это касалось лишь привилегированных больных, имевших соответствующие средства и статус. Для всех остальных существовали государственные больницы и “убежища”, в сравнении с которыми даже аналогичные английские заведения показались бы комфортными. Если судить по описаниям, данным профессором, секретарем французской Академии медицинских наук Этьеном Паризе, типичное выглядело примерно так:
“Здание было совершенно непригодно для жилья. Заключенные, скорченные и покрытые грязью, сидели в каменных карцерах, узких, холодных, сырых, лишенных света и воздуха; ужасные конуры, куда не хватило бы духа запереть самое отвратительное животное! Умалишенные, которые помещались в эти клоаки, отдавались на произвол сторожей, а сторожа эти набирались из арестантов. Женщины, часто совершенно голые, сидели закованные цепями в подвалах, которые наполнялись крысами во время поднятия уровня воды в Сене.”
Однако к концу столетия накопившиеся в обществе противоречия привели к Великой революции, которая стала для Франции чрезвычайно большим потрясением, но вместе с тем ознаменовала начало новой эпохи в истории не только этой страны, но и всего мира. Происходившие изменения затронули все сферы жизни, не стала исключением и медицина.
К числу первых французов, начавших реформировать медицину психических заболеваний, можно отнести уроженца города Шамбери по имени Жозеф д’Акэн. Он получал образование в Италии и в 1757 году в возрасте 25 лет окончил медицинскую школу при Туринском университете. Затем продолжил совершенствовать свои знания в Монпелье и Париже, и наконец, вернулся в родной город, где стал директором больницы. В конце 80-х годов, незадолго до революции, д’Акэн открыл при больнице отделение для умалишенных, где развернул необычную для того времени практику. Полагая, что лечение психических болезней требует в первую очередь воздействия на психику же, врач отказался от полной изоляции пациентов и исключил любые негуманные методы. На прилегающей к больнице территории по его распоряжению был обустроен парк для прогулок страдающих помешательством, притом склонным к буйным приступам выделялся отдельный павильон. В качестве одного из средств терапии применялись различные формы несложного ручного труда, но особенно интересным являлся метод исследования, практиковавшийся Жозефом. Ученый считал, что ментальные расстройства следует рассматривать не только со стороны, но и, по возможности, изнутри. Поэтому допускал, что психиатр при необходимости должен становиться на точку зрения больного, серьезно рассматривать нездоровые идеи, и вообще, в какой-то степени разделять с пациентом его помешательство. Результатом изысканий Жозефа д’Акэна в данной области стала книга “Философия безумия”, впервые изданная в 1791 году и содержавшая как весьма богатый научный материал, так и простую и оригинальную классификацию психических расстройств, разработанную самим автором.
Несмотря на всю новизну воззрений и методов д’Акэна, возможностей повлиять на эволюцию психиатрии в крупном масштабе у этого ученого почти не было. Зато они имелись у его современника, врача и философа Пьера Жана Жоржа Кабаниса. Ученик Этьенна де Кондильяка, он был очень образованным человеком, вхожим в общества энциклопедистов и общавшимся со многими выдающимися умами той эпохи. Среди друзей и хороших знакомых Кабаниса были Дени Дидро, Томас Джефферсон, Пауль фон Хольбах, маркиз Мари Жан де Кондорсе, Андре-Мари Ампер. Медицинское образование он завершил в 1783 году, причем наставником Пьера Жана в этой сфере науки являлся весьма известный врач Жан Батист Леон Дюбрелю. Надо ли говорить, что в силу всего этого авторитет Кабаниса в обществе был чрезвычайно высок? Значительным оказалось и его научное наследие, представленное, в частности, четырехтомным трудом “Очерки патологической истории” и книгой “Соотношения между физической и нравственной природой человека”. На страницах своих сочинений врач высказал множество важных и передовых соображений, в том числе имевших отношение к психической деятельности человека. Так, Кабанис утверждал, что душа не является некоей самостоятельной субстанцией, но представляет собой лишь способность мозга к преобразованию внешних впечатлений в ощущения и идеи, а также объективации мыслей в речь. Отсюда естественным образом следовало, что любое душевное заболевание есть заболевание мозга. Кроме того, Пьер Жан устанавливал взаимосвязь между распространенностью психических отклонений и “здоровьем” всего социума в целом. Он говорил:
«Есть еще одна причина душевных болезней, а именно – общественная обстановка, при которой живет и работает человеческий мозг. Когда социальная жизнь построена уродливо и жестоко, мозговая деятельность чаще уклоняется от правильного пути».
Наконец, ученый имел буржуазное, а не аристократическое происхождение, и поддерживал революционные идеи. На рубеже веков это обстоятельство сыграло важную роль. И во время Великой революции, и в годы правления Наполеона I Кабанис являлся заметной фигурой в процессе реформирования французской медицины. И именно он, будучи главой Больничной комиссии, провел в августе 1793 года назначение на пост директора психиатрической больницы Бисетр мало кому тогда еще известного Филиппа Пинеля.
Хотя отец Пинеля был врачом, в юности Филипп хотел избрать для себя карьеру священника. Но, в конце концов, пошел по стопам родителя, сначала поступив на факультет естественной истории Тулузского универститета, а затем на медицинский в Монпелье. Интерес к психиатрии возник у него около 1785 года, когда один из приятелей повредился рассудком и оказался в частной психиатрической клинике – очень приличной по тем временам. Навещая своего друга, Филипп стал наблюдать и за другими пациентами, а через некоторое время был принят в эту клинику на работу в качестве врача. И первые статьи, касающиеся душевных заболеваний, успел опубликовать еще до революции.
Дальнейшей же карьерой ученый был обязан личному знакомству с Кабанисом, благодаря протекции которого получил должность директора Бисетра. В смысле условий содержания пациентов это была одна из самых наихудших и мрачных больниц, и именно там Пинель решил воплотить свои идеи гуманной психиатрии. Но все оказалось далеко не просто – из-за настороженного консерватизма властей осуществить задуманное удалось лишь спустя два года, в 1795-м, причем уже не Филиппу, а сменившему его на должности директора Жану-Батисту Пуссену. Впрочем, дело того стоило. Как вспоминал Пинель:
“Два года спустя Пуссену удалось успешно достичь этой цели, и никогда ни одна мера не оказала такого благодетельного эффекта. 40 несчастных душевнобольных, многие годы стонавших под бременем железных оков, были выпущены во двор, на свободу, стесненные только длинными рукавами рубашек; по ночам в камерах им предоставлялась полная свобода. С этого момента служащие избавились от всех тех несчастных случайностей, каким они подвергались, в виде ударов и побоев со стороны закованных в цепи и в силу этого всегда раздраженных больных. Один из таких несчастных находился в этом ужасном положении 33, а другой 43 года; теперь на свободе они спокойно разгуливают по больнице».
Сам же Пинель смог сделать то же самое чуть позже и будучи директором другого заведения, а именно – расположенной в здании бывшей пороховой фабрики очень большой женской психиатрической больницы (и по совместительству – тюрьмы для проституток) Сальпетриер. Это событие стало настолько важным в глазах как современников, так и следующих поколений, что неоднократно находило отражение и в произведениях искусства, и в различных трудах, касающихся истории медицины. Так, очень характерными можно считать слова российского психиатра Николая Баженова, в одном из своих выступлений перед коллегами сказавшего:
“Этот бывший селитренный завод теперь стал Меккою невропатологов. Когда вы в первый раз отправитесь туда, чтобы сесть в аудитории рядом с англичанином и бразильцем, японцем и турком, не забудьте снять шляпу перед статуей, которую вы увидите у ворот. Это статуя Пинеля. Эта бронза изображает не только отца современной психиатрии, но более того, – человека, который учит нас, чем должен быть тот, кто преследует великую цель и стремится провести ее в жизнь».
При изучении наследия Филиппа Пинеля нетрудно заметить, что этот врач не изобрел ничего нового, что уже не сделали бы другие первопроходцы “гуманной психиатрии”. Здесь все те же недопустимость жестокости по отношению к пациентам, замена похожего на тюремный режима комфортной относительной свободой, забота о планировке и благоустройстве больниц, грамотный подбор квалифицированного персонала, подчеркивание благотворной роли индивидуализированного труда как средства терапии и так далее. Разница заключалась лишь в объеме внешнего влияния. Если достижения предшественников не вышли за рамки локальных прецедентов, то опыт Пинеля очень быстро был распространен сначала на всю Францию, затем на другие европейские страны, а в итоге воспринят и за океаном. Книга ученого под названием “Медико-философский трактат о мании” надолго стал основополагающим и наиболее читаемым трудом по психиатрии. Таким образом, основная заслуга Пинеля заключалась не в генерировании новаторских идей, а в систематизации, популяризации и практическом распространении на тот момент еще разрозненного передового опыта. Именно поэтому Филипп Пинель считается главным основателем современной клинической психиатрии, и это звание он заслужил по праву.
